Время лохов [СИ] - Игорь Анатольевич Безрук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кстати, хотел поинтересоваться: не возьмешь ли к себе? Двоих наших взял ведь, у меня, вроде, башка тоже не пустая.
Сахно расстроился не на шутку:
— Вот зараза! — сказал. — Где ты раньше был? Позвонил бы всего недельку назад, я как раз комплектовал штат, принял двух новых сотрудников, теперь не выгонять же их!
— Даже грузчиком? — я еще надеялся хоть на какое-нибудь место.
— Да что грузчиком? Тебе придется снимать квартиру, а квартиры в Харькове недешевые: от пятидесяти до ста пятидесяти баксов, содержать себя, питаться, — потянешь ли?
— А много ли они у тебя получают?
— Сейчас скажу.
Сахно выудил штатное расписание и посмотрел табель.
— Грузчики, грузчики, грузчики, — стал перебирать он списки. — Вот, грузчики: сто долларов.
— Неплохо.
— Да ерунда! Кольку (тоже наш одногруппник) я взял заведующим склада, определил ему двести пятьдесят, плюс дорога, обед… Но он же местный, у него свое жилье.
Я больше не стал ничего просить. Сахно засуетился:
— Я сейчас еду на одну важную встречу, могу тебя куда-нибудь подбросить, ты говорил, у тебя здесь какое-то дело.
— Не беспокойся, — успокоил я его, — город я знаю, доберусь.
— Вот и ладно, — широко улыбнулся Сахно. — Тогда я поехал. Очень рад был тебя повидать. Кстати, сегодня Колькина смена, он внизу, в подвале, там у нас склад. Если не торопишься, можешь поболтать и с ним. Погоди, позову, — Сахно вышел за дверь.
Через некоторое время в кабинет заглянул Воропай. Я и с ним перекинулся дежурными фразами: «как ты?», «как жизнь?», «семья?», «работа?». Сам из Харьковской области, Воропай тоже, как и Сахно, женился на харьковчанке и теперь жил у нее. У него двое детей. Это обрадовало меня. Воропай до того, как Сахно забрал его к себе, мытарился по разным предприятиям так же, как и я, перебиваясь на копейки. Теперь его жизнь, благодаря Сахно, наладилась, чего не скажешь обо мне.
— Вот только честный слишком, — сыронизировал Сахно, укладывая последние бумаги в кожаный портфель.
— В смысле? — не понял я.
— Как отпускает товар, никогда не сэкономит для фирмы — все чики-чики, как в аптеке.
Я усмехнулся:
— Разве это плохо? Это лицо фирмы.
— Скорее Колькино лицо.
Мы рассмеялись.
— Ну ладно, вы тут еще посплетничайте, а я полетел: дел невпроворот, — сказал Сахно и выскочил. Мы с Николаем не стали сидеть в кабинете, вышли на улицу.
— Ты сейчас на обед? — спросил я.
— Да, здесь через дорогу кофейня, мы всегда в ней обедаем. Еще к нам заглянешь?
— Вряд ли. Заеду в одно место и обратно домой. Буду искать работу.
— Где же?
— Не знаю, еще не решил. Может, куда-нибудь съезжу — мир не ограничивается родным прудом.
— Наверное, так, — посочувствовал мне Воропай и довел до остановки автобуса. — В центр тебе лучше на этом. Приезжай, как сможешь — встреча со старыми приятелями всегда как-то окрыляет, ты будто вдыхаешь свежего воздуха…
Я его понимал. Мы распрощались. Я не знал, попаду ли еще когда-нибудь в Харьков, город моей юности, моей мечты, город Бориса Чичибабина и Миколы Хвылевого, вторая некоронованная столица Украины, моя безответная любовь…
«На Павловом поле, Наташа, на Павловом поле мы пили за дружбу, но все это было давно, и, если остался осадок из грусти и боли, пусть боль перебродит и грусть превратится в вино…»— всплыло у меня, когда я сквозь стекло автобуса печальными глазами глядел на удаляющегося в бесконечную даль Воропая.
До поезда оставалось часа три. Не приходил бы поезд поздно домой, можно было бы еще побродить по знакомым улочкам в центре, посетить любимые места, потеребить душу. С другой стороны, приеду я сейчас на вокзал, что буду делать два часа: тупо сидеть в зале ожидания? Приятного мало.
Я вышел у парка Горького и по Советской (здесь когда-то снимали «Адьютанта его превосходительства») прошел пешком до площади Ленина (говорят, второй по величине в Европе) и дальше к парку Шевченко, где любил гулять в студенческие годы. И если у памятника Ленину с красными знаменами митинговали коммунисты, то у памятника Шевченко толклись гладковыбритые хлопцы с длинными усами и не менее длинными чубами — «оселедцями», в вышиванках, с «жовто-блакытными» стягами, ратующие за «вiльну Неньку-Украïну». А чуть дальше, на аллее к зоопарку четверо размалеванных кришнаитов в оранжевых сари в танце под трамбон воздавали хвалу Кришне.
Как все смешалось в этом мире, удивлялся я, как разобраться во всем, что происходит вокруг?
Но мне ли горевать с твердым стержнем внутри? Моя память, надеюсь, никогда не даст ему согнуться…
Время до отъезда еще оставалось, я перешел на другую сторону улицы, сел в трамвай и рванул на край города, где, утопая в лесном массиве, располагались корпуса родного института. В здание заходить не стал, окинул взглядом портик центрального входа с ионическими колоннами и надписью института на фронтоне, прошел к общежитию, где ютился долгие годы, немного взгрустнул.
В парке отыскал действующую еще со времен моей юности кафешку, где цены всегда были на порядок выше, чем в студенческих столовых, но где готовили так, что пальчики оближешь: солянка была вкуснее всех первых блюд, а харчо получалось по-кавказски острым, настоящим, неподражаемым.
Цены и теперь были выше крыши, но я, прикинув, сколько осталось в кармане, все-таки заказал солянку и, несмотря на хамовитость администраторши, кучерявой стервы с чернильными глазами и тонко выщипанными подкрашенными бровями, нашел, что вкус солянки через много лет ничуть не изменился, словно повар, готовивший ее в мои студенческие времена, остался прежним.
После солянки напрасная поездка к Сахно показалась пустяшной. Из лесного кафе я вышел воодушевленным. Мир не казался мне больше несправедливым, просто немного непредсказуемым, но ведь я, в конце концов, не провидец, чтобы каждый раз что-то предвидеть, к чему-то готовиться, от
